М.М.: Почти на полгода зал консерватории погрузился в тишину, и за время карантина произошли изменения не только внутри каждого из нас, но и внешние изменения нашего зала. Каковы Ваши ощущения? Изменилось ли что-то акустически? Но и, самое главное, как Вы переживаете встречу с публикой после столь долгого перерыва?
Д.О.: Во-первых, сознание самой торжественности того, что зал «молчал» и впервые «заговорил» – это ощущения какого-то шага, не рядового концерта в числе других. Я «прорезал» эту тишину, и это непривычное ощущение, доселе не ведомое, торжественное и ответственное одновременно. Судьба заставила нас всех в этом году замолчать, и несмотря на это ты продолжаешь звучать, что-то делать наперекор – этот момент я тоже ощущал сегодня на сцене и в подготовке к концерту.
Во-вторых, ощущения после полугода «не игры» – новые. Трудно сказать, чего в них больше, я ещё не совсем понял, так как после концерта прошло мало времени. Но, совершенно точно, я чувствую, что мы ещё не совсем проснулись: и слушатели, и исполнители. Присутствует ощущение будто спросонья. Но, с другой стороны, если мы вспомним в обычной жизни ощущение человека после пробуждения, то он наиболее искренен и восприимчив в этот момент. Поэтому в какой-то степени чувствуешь себя не совсем комфортно, но при этом присутствуют эмоциональная свобода и смелость. Я очень хочу сохранить второй компонент – искренности и эмоциональной свободы. Потому что в музыкальном смысле я получаю большее удовольствие от этого состояния.
М.М.: Не видите ли Вы связь с тем, что весь мир погрузился в тишину именно в юбилейный год Бетховена?
Д.О.: Конечно, возникает аналогия, ведь и сам композитор последние годы жил в тишине. И ещё более приятно, что первые звуки из его произведений, которые написаны как раз в последние годы жизни композитора, зазвучали сегодня первыми в нашем зале.
М.М.: Почему сегодня Вы выбрали именно три последних сонаты композитора. А не, скажем, первые сонаты или сонаты двадцатых опусов?
Д.О.: Так сложилось в жизни, что я первые сонаты не особо играл. Я их очень люблю и признаю, что они шедевры, но здесь (в последних сонатах), я погружаюсь во что-то особенное. Кстати, интересно, что последний раз я играл Бетховена 8 лет назад, притом, что он один из самых моих любимых композиторов. Сегодняшний концерт ознаменовал ещё и мою личную веху, что я всё-таки к нему вернулся, и надеюсь уже столь надолго не отдаляться.
М.М.: Сегодня во время исполнения Вы были невероятно многогранны: волевое, стихийное начало сочеталось с тончайшими градациями звука в p и глубокими психологическими переживаниями. В фугах была стойкость и рациональный баланс, присущий барочной стилистике, в самых глубоко печальных моментах Ариозо и Ариетты Вам удалось сказать что-то очень личное каждому из слушателей. Звук в такие моменты продолжал жить не только в пространстве, физически, но и духовно, находя отклик в людях.
Заключительные сонаты Бетховена, чем ближе к концу, тем дальше от человеческого мира. Переживаете ли Вы этот переход во время исполнения на сцене?
Д.О.: Пожалуй, да. Я не знаю, насколько сегодня это передалось, но я надеюсь, что слушатели это почувствовали. Меня даже немного испугали некоторые моменты. Я испугался собственной смелости того, что я попал в иное состояние. С точки зрения искусства и творчества – это очень ценное ощущение, но, по-человечески, становится «не по себе». Но при этом, конечно, хочется выразить то, что написано и заложено композитором.
М.М.: В связи с рассуждениями об ином, божественном мироощущении к концу жизни у Бетховена, возникает вопрос, верите ли Вы в Бога?
Д.О.: Да. В разном возрасте это принимает у меня разную форму. Я не верил в Бога до 18 лет и аргументировал это достаточно по-советски, с точки зрения материализма. А потом у меня стало не сходиться в голове: почему по отношению к различным эзотерическим учениям я не рассуждаю материалистично, а когда я говорю про Бога, я сразу становлюсь материалистом. И тогда я подумал, что всё же не могу заставить себя думать, что ничего нет. После двадцати нас посещают уже иные чувства и мысли. И в какой-то момент я понял, что чувство любви, которое мы испытываем в этой жизни, не может взяться из ниоткуда. Невозможно, что чувство есть, а источника нет. Если мы видим луч света, значит, есть и фонарик. Самый поворотный момент был именно тогда, когда я понял, что чувства приходят не просто так. Достаточное количество времени я был последовательным православным христианином. И, в главных чертах, остаюсь им до сих пор. Но, если сравнивать моё восприятие в 26 лет и сейчас, оно иное. Оно стало более бессловесным. Я не цепляюсь к земным понятиям, потому что понимаю, что любое учение «проговаривается» нашим, земным языком. И наше мышление не может отразить того, что там происходит. Слова в лингвистическом смысле – это больше человеческое восприятие и воплощение. И сейчас в большей степени для меня важны энергетическое восприятие и наполнение. Поэтому сейчас я чаще общаюсь с Богом без слов, и это получается более точно «сформулировано». Ещё последнее время я стал чувствовать, что человек живёт не одну жизнь. Это идёт в разрез с христианством, но я ничего не могу с этим поделать, потому что просто чувствую — и всё.
М.М.: В таком случае, что для Вас природа?
Д.О.: Для меня это нечто очень важное. Для человека всегда должно быть такое пространство, в которое он может уйти, где он выдохнет. Для меня природа является таким пространством. Это что-то «моё». Я не хочу сейчас говорить каких-то громких слов, для меня это что-то тихое. В настоящее время я живу на Урале и наслаждаюсь уральской природой. Сейчас, в частности, мне важно, что я могу сесть в машину, проехать десять минут и оказаться на горе Сугомак. А также найти много грибов. Грибы – это тот досуг, который меня расслабляет, особенно сам поиск грибов.
М.М.: Завершая беседу, хотелось бы спросить о Ваших планах на будущий сезон.
Д.О.: В ближайшее время у меня будет концерт в Москве, где я буду играть пять последних сонат Бетховена. Дальше, в связи с пандемией, ситуация не ясна. Что сейчас можно говорить с точностью?.. В отношении концертных программ ситуация складывается следующая: сейчас я играю программу из пяти последних сонат Бетховена и ещё одну программу, посвящённую композиторам-юбилярам, во главе с Бетховеном. В программу входят следующие произведения: Бетховен. Соната № 6 и Соната № 23 «Appassionata»; Шуман. «Новеллетта» № 8, fis-moll; Шопен. Четыре мазурки ор. 30; Чайковский. Шесть пьес из ор. 40.
Я с удовольствием сыграю эту программу в консерватории. Мне очень нравится здесь играть.
На вторую половину сезона учу концерт Моцарта для фортепиано с оркестром c-moll и концерт Равеля G-dur.
Вообще, независимо от каких-либо жизненных особенностей, каждые полгода я учу что-нибудь новое. Это уже потребность.
М.М.: Дмитрий, спасибо Вам за беседу. Мы будем ждать Ваших концертов. Благодарим за этот концерт!